Вера Ельницкая. Неочевидные вещи. Миражи

Написать о живописи Веры Ельницкой и легко, и непросто. Её манера обладает столь вдохновляющим действием, так естественна, ясна и воздушна, что невольно вызывает чувство опасности. А есть ли что-нибудь за этой странной поверхностью, не провалишься ли в пустоту при дальнейшем приближении? Каков этот изображённый мир? Не фантазия ли все эти столь знакомые и неузнаваемые улицы, дворы и крыши, не обман ли сам этот пейзаж? Не исчезнет ли он через мгновение, распавшись на неопределённые фрагменты, как сон, оставляющий по себе смутные воспоминания? Искушённый ум современного художника теряется в догадках – неужели действительно можно так видеть, так чувствовать?

Действительно, смелый и энергичный пейзаж Веры Ельницкой оказывается неожиданно хрупок: он застигнут художником в момент возникновения из небытия, на грани воплощения, или, напротив, – в начале исчезновения. В нём есть нечто от миража, от его таинственной оптики, от его нематериальных вибраций.

В каком-то смысле перед нами не краска и холст, но живая ткань, чистая эмоциональность. Реальное пространство, переданное абсолютно достоверно и убедительно, превращается в подвижную податливую среду, в пространство чувства.

Художник приглашает войти в этот мир, слиться с ним в порыве восторга, взлететь над землёй, дышать полной грудью, чувствовать и мыслить без усилий, узнать и никогда больше не терять радость. Жить постоянным предчувствием нового, небывалого, стремиться за горизонт и достигать своей цели с лёгкостью. Не знать отказа, но и не желать ничего тёмного, что связывает и томит. Освобождаться от всяких пут одним стремлением сердца. Знать печаль и утраты, но и в них находить силы. Всё знать, всё понимать, всё чувствовать, а потому не сосредотачиваться на деталях, видеть главное, предпочитать целое.

С другой стороны, в самом характере прикосновений, в манере нанесения краски Верой Ельницкой угадана трагическая невозможность, страх или нежелание подойти ближе. Черта очень современная и психологически понятная. С брезгливостью ангела, посланного по земным делам, художник ограничивается основой формы, сутью цветовых отношений. Движения его почти небрежны – это какая-то игра, нечто как будто не требующее усилий, почти отсутствие в момент работы, витание в облаках. Почти не верится, что это труд – кажется, что красочный слой организован вопреки законам письма, благодаря воздействию неизвестных энергий. Возможно поэтому, в законченном полотне можно увидеть не просто пейзаж, но энергетическую модель пейзажа, действие скрытых сил, вектор развития и движения формы.

И здесь, как нельзя более помогает та самая неудобная субстанция масляных красок, приручаемая художником, как приручается человеком материальный мир, так, как хотелось бы приручать бытие – царственным жестом – и древним мановением царей и футуристическим жестом киногероев, на который, как кажется, будет отзываться пространство.